Зубарев Иван Юрьевич,
магистрант института истории и культуры
ЕГУ имени И.А. Бунина
(научный руководитель –
кандидат исторических наук, доцент Д.В. Щукин)
iwan.zubarew2016@gmail.com

Аннотация. Статья посвящена рассмотрению развития идеи применения в политической борьбе насилия в трудах русских и мировых мыслителей анархизма: П. Ж. Прудона, У. Годвина, М. Штирнера М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина. Автором исследуется место политического террора в идеологии анархизма, рассматриваются причины его теоретического обоснования и практического применения в период революционной борьбы.   

Ключевые слова: анархизм, политический террор, Ж. П. Прудон, М. А. Бакунин, П. А. Кропоткин.

Политический терроризм представляет собой сложное и комплексное явление. Историк Будницкий О. В. писал, что не может быть «общего определения терроризма», так как у этого феномена множество различных причин и проявлений [2, с.3]. Однако, ссылаясь на определение американского историка Дж. Хардмана, для нашей работы приемлем следующее определение: «Терроризм – метод или теория, посредством которого организованная группа или партия стремится достичь провозглашенных ею целей через систематическое применение насилия» [2, с.9].

Террор, как инструмент политической борьбы, получил широкое распространение в революционной среде XIX – начала XX вв. Некоторые революционные политические течения и идеологии выдвигали практику террора, как передовую и практически единственную тактику борьбы против государственной власти, деспотизма и угнетения. Таким политическим течением и являлся анархизм.

Для анархистов и анархистской идеологии вопрос о насильственном свержении власти был центральным. Тему революционного насилия поднимали в своих работах все видные теоретики анархизма, такие как П. Ж. Прудон, М. А. Бакунин, П. А. Кропоткин. В своей работе мы подробно рассмотрим воззрения на обоснования насилия в революционной борьбе именно этих мыслителей анархизма. Еще в трудах философах, предтечей анархизма, таких как М. Штирнер или У. Годвин, террор занимал определенное место в политической борьбе, однако не имел еще радикальных, вызывающих форм.

Например, Макс Штирнер, являясь основоположником индивидуалистического анархизма, ставил во главе идеологии экономическое разрушение государства. Немецкий философ ставил во главе свой идеологии не столь социальный переворот, а восстание личности. В своем главном труде «Единственный и его собственность», М. Штирнер призывает к возвышению личности над общественными и государственными предрассудками. Экономический идеал жизни философии М. Штирнера, это «союз эгоистов» — свободные от государства частные хозяйства. И для достижения этого социального идеала М. Штирнер признавал необходимость насилия, в первую очередь, экономического.

Основным методом борьбы философ называл насильственную экспроприацию и восстание рабочих [6]. Однако здесь, еще нельзя говорить о формировании устойчивого понимания применения терроризма, как метода борьбы.

П. Ж. Прудон, чьи работы и воззрения положили началу складывания анархизма в отдельную политическую идеологию, выступал за полное уничтожение государственной структуры. Основным постулатом прудоновского анархизма стал постулат: «собственность – это кража». Ж. П. Прудон объединял понятия собственности и государственной власти, так как одно невозможно без другого.

Французский мыслитель не принимал «революции сверху» или «реформаторскую революцию». Он отрицал «государственный социализм», который был так же достаточно новым политическим течением в Европе. Опираясь на опыт Великой Французской революции конца XVIII века, он опровергал необходимость централизации революционных сил над массами. Ж. П. Прудон выступал против организации революционных и оппозиционных партий: «Долой партии! Долой власть! Полная свобода человеку и гражданину. Такова вся наша политическая и социальная вера» [6].

Ж. П. Прудон считал главной целью социалистической борьбы уничтожение власти государства над личностью. Будучи отчасти идеалистом, он отрицал необходимость государственных законов и политических институтов. Согласно прудоновскому анархизму, государственные регулирующие законы следует заменить свободными договорами, которые бы заключались между суверенными субъектами: отдельными личностями или общинами.

Однако если говорить об инструментарии политической борьбы, то у Ж. П. Прудона террор не выходил на первое место. Основными методами революционной борьбы французский мыслитель считал: пропаганду, гражданское неповиновение, организация новых революционных учреждений на местах (федераций), вытеснение старых государственных, властных учреждений, увеличение роли рабочего движения в обществе [3].

Политический террор и тактику насильственной массовой борьбы укрепили в анархисткой теории уже русские мыслители: М. А. Бакунин и П. А. Кропоткин. Однако прежде чем перейти к рассмотрению теоретического обоснования насилия в революции   российских мыслителей анархизма, следует упомянуть, что далеко не анархисты привели русское революционное общество к тактике террора. Если говорить о политическом революционном терроре в России, то он зародился, как ответ на репрессии со стороны царского правительства. Первым «памфлетом», провозглашающего начало революционного политического террора в Российской империи, принято считать прокламацию «Молодая Россия» за авторством П. Г. Заичневского. Далее, применения насилия в революционной борьбе затрагивали в своих трудах и другие народники. Так, например, к манифестам политического террора относят: «Катахезис революционера» С. Г. Нечаева, который писался при содействии Б. А Бакунина, «Смерть за смерть» [3, с.155].

Анархистская доктрина М. А. Бакунина предусматривала разрушению государства посредством массового народного выступления. Первоначально, теоретик анархизма не выступал за индивидуальный террор. Он не признавал не революционные организации и партии, ни их заговорческую деятельность. М. А. Бакунин твердо полагал, что лишь массы, революция «снизу» сможет смести государственную власть. Причем, главной силой революции он считал: в Европе – «чернорабочий люд» (пролетариат), а в России – крестьянство [6]. Он проповедовал массовое разрушение государственных устоев по всей Европе и России, выдвигая постулат о том, что «страсть к разрушению — есть творческая страсть».

 Главной целью революционных организаций М. А. Бакунин считал поднятие народных масс на борьбу с государством. Являясь одним из идеологов практики «хождения  в народ», осуществляемой российскими народниками, он призывал молодых революционеров не только образовывать народ, но и поднимать его на восстания, но не вставать во главе его, а слиться с народом и стать для него «другом». Говоря, о связи дворян-революционеров и народе, он писал: « Вы должны слиться с ним (народом) в единую душу и в единое целое».

Если говорить о взглядах теоретика анархизма на «русский бунт», то они изложены в ряде работ, посвященных революционному делу в Российской империи, таких как «Народное дело» и прокламация «К молодым братьям в России», брошюре «Постановка революционного вопроса» и других. В работе «Народное дело: Романов, Пугачев или Пестель», М. А. Бакунин размышляет о пути развития русского народа и русской революции. В своей статье, он опровергает возможность мирного освобождения русских крестьян и угнетенных рабочих от ига деспотии царского правительства. Русское крестьянство он называет обманутым царем, так как освобождения народ так и не получил, а лишь небольшую, показушную ее толику. В работе «Народное дело». Размышляя о спасении России он упоминает образ царя из народа – Пугачева, при этом говоря: «Если Пугачев, то дай бог, чтоб в нем нашелся политический гений Пестеля, потому что без него он утопит Россию и, пожалуй, всю будущность России в крови. Если Пестель, то пусть будет он человеком народным, как Пугачев, ибо иначе его не потерпит народ» [1, с.79]. Образы таких бунтовщиков, как Пугачев или Разин будут представляться и в его будущих работах, посвященных революционной проблеме в России. Так, описывая образ русского восстания, в памфлете «Постановка революционного вопроса», написанной им в 1869 год, он называет ее «народной революцией, осмысленной и беспощадной», отсылаясь на слова А. С. Пушкина о пугачевском восстании. Так же, в этой брошюре М. А. Бакунин возводит «разбой», как передовое средство борьбы народа против царского правительстве в России: «Разбой – почетнейшая форма русской народной жизни. Разбойник – герой, защитник и народный мститель, боец на смерть против чиновно-дворянской и казено-поповской цивилизации» [4, с.49].

Таким образом, М. А. Бакунин видел целесообразность революционного насилия, лишь в том случае, если оно осуществляется народом, а не заговорческими организациями. Он резко отрицал моральную обоснованность террора индивидуального. Так,  в письме Герцену и Огареву от 1860 года, М. А. Бакунин пишет: «…если политический преступник украдет, разве он будет не вор; не убийцей, если он убьет того? Кто-нибудь в мире, царь ли он или политический преступник, может безнаказанно творить мерзости, и с которых пор мерзавец, носящий недостойным образом имя политического преступника, сделался святым и неприкосновенным? Где же справедливость?» [7, с.351].

Однако со временем взгляды М. А. Бакунина на революционный террор меняются, становятся более радикальными. Это можно проследить в его работах, уже с конца 1860-х гг., в период его знакомства с Нечаевым. Возможно, именно взгляды и революционный радикализм молодого российского революционера повлияли на теоретика анархизма, так как именно в период их общего сотрудничества Нечаев пишет свой знаменитый «Катахезис революционера», а М. А. Бакунин: «Начало революции», в которой он находит оправдания индивидуальному террору.

Политический терроризм, по убеждению М. А. Бакунина конца 1860-х гг., это средство пропаганды социальной революции, так называемая «пропаганда действием», которую возьмут себе на вооружение русские анархисты в начале XX века. Разрушительный, подавляющий государственную власть, террор должен был стать толчком для начала массовых революционных выступлений: «Данное поколение должно начать настоящую революцию… должно разрушить все существующее сплеча. Формы разрушения могут быть различны. Яд, нож, петля! Революция все равно освящается в этой борьбе. Это назовут терроризмом! Пусть! Нам все равно!» [5, с.295].

Еще одним оправданием революционного террора М. А. Бакунин называет месть и ответ на репрессии и несправедливость со стороны правительства: «Правительственное зверство делает необходимым зверство народное» [7, с.351]. Провозгласив, таким образом, террор ради мести, что совпадало со взглядами Нечаева и некоторых других радикальных народников.

Другой теоретик анархизма, П. А. Кропоткин имел двойственное отношение к террору, как средству революционной борьбы. П. А. Кропоткин пытался связать тактику террора с революционной этикой и нравственным обликом революционера. Мораль и нравственность занимало центральное место в политических работах теоретика. Будучи главным теоретиком анархо-коммунизма, он пытался обосновать его с научной точки зрения, положив  в основу своей политической теории «биосоциологический закон взаимопомощи», считая его движущим фактором эволюции.

Нравственность, тактику и этичность революционной борьбы П. А. Кроопткин описывает в таких работах, как «Справедливость и нравственность», «Этика», «Нравственные начала анархизма», «Должны ли мы заняться рассмотрением будущего строя?». Именно отталкиваясь от этого списка, мы можем проследить взгляд теоретика на террор.

П. А. Кропоткин не исключал насилие в ходе революционной борьбы, однако не отводил ему центральную роль в политической борьбе, в отличие от М. А. Бакунина. На первое место в  революционной борьбе П. А. Кропоткин выдвигал массовые выступления, стачки, а главной работой революционных кружков, должна была являться агитация и пропаганда. Опираясь на опыт Великой французской буржуазной революции, П. А. Кропоткин выступал против стихийных народных выступлений, так ка кони приводят к пустому кровопролитию, заканчивающейся либо диктатурой, либо реакцией. Теоретик не отрицал, что насилие, восстание будет являться неотъемлемой частью построения нового справедливого общества, однако это должны быть временные методы и они «не должны лечь в основу будущего строя» [8, с.87].

П. А. Кропоткин приветствовал народовольческий террор, как средство пропаганды, по поводу народовольческих актов, он писал, что они «открывают доступ идеи в умы и вербуют ей новых последователей» [8, с.88]. Однако каждый акт должен быть обоснованный, и ни у кого не должно иметься сомнений, по поводу его необходимости, то есть теракт должен быть нравственно-обоснованным.

Причем, революционная нравственность П. А. Кропоткина разительно отличалась от образа революционера, описанного тем же Нечаевым. Отвечая на вопрос революционеров: «зачем быть нравственным?», теоретик анархизма утверждает, что безнравственность это орудие государства и религии, которая забрала себе понятие «нравственность», чтобы управлять обществом. В работе «Нравственные начала анархизма», он написал по поводу вопроса о необходимости быть нравственным: «Я сделаю это, чтобы сломать оружие, которым пользуется религия. Сделаю это, для того, чтобы  протестовать против лицемерия». В понятие «нравственность» он вкладывал множество евангелистских смыслов, отрицая обвинения противников социалистов в нерелигиозном невежестве и безнравственности. П. А. Кропоткин полностью отвергал идею о том, что анархизм и террор неразрывно связаны. Он утверждал, что единственной идеологией, требующей отмены насилия человека над человеком, упразднения самого права человек наказывать другого человека – это анархизм [8, с.88].

В период активной деятельности анархистов на территории Российской империи в период первой русской революции 1905-1907 гг. Кропоткин пытался наладить слаженную работу разрозненных анархистских группировок, чтобы снизить разгул индивидуального немотивированного террора.

В этот период вопрос террора стоял наиболее остро. П. А. Кропоткин хоть и подчеркивал  «право угнетенного народа на месть», он был противником индивидуального террора, захлебнувшего Россию в период русской революции 1905-1907 гг. Он полагал, что насилие, революционное насилие, должно быть обосновано: «Право прибегать к силе человечество признает за теми, кто завоевал это право. <…> Нужно завоевать это право ценою прошлого. Иначе всякий акт насилия останется простым насилием, не имеющим влияния на прогресс мысли» [1, с.165]. Индивидуальный террор, он считал губительным для революции в России, так как успех революции, согласно его революционной доктрине, кроется в ее массовости, всенародности.

Однако русские анархисты в период Первой русской революции 1905-1907 гг., в основной своей массе, взяли на вооружение террор бакунинского анархизма. Повлияло на это радикализация настроений русского народа на начальном этапе революции. Русско анархистское движение было сильно разрозненно, и не смотря на все попытки П. А. Кропоткина, не желало консолидироваться. Передовыми организациями анархистского террора стали отдельные группы «Безначалие», осуществляющие безмотивный террор и экспроприации.

И. С. Гроссман, лидер движения русских анархистов «Черное знамя», провозгласивших безмотивный террор в революционной борьбе, провозгласил, что воззрения П. А. Кропоткина являются лишь «абстрактно-теоретическими изысканиями»: «Как непозволительно теория анархистов отстала от практики!» [7, с.353].

Однако помимо «безначальцев» и «чернознаменцев», в среде русских анархистских групп были и те, кто придерживался таких же воззрений, как и князь П. А. Кропоткин, или схожими с ним. Это были отдельные группы анархо-коммунистов и синдикалистов. Они отталкивали крайний нигилизм и индивидуализм «безначальцев». Я. Новомирский, один из лидеров анархо-синдикалистского движения в России, писал о немотивированном насилии соратников-анархистов: «На ненависти ничего нельзя построить — это закон жизни. Ненависть отталкивает, ненависть разрушает. Объединять и вести на великое дело можно только под знаменем обобщающего и вдаль ведущего чувства. Такова любовь к классу или человечеству» [7, с.354].

В Российской империи в начале XX века, преобладал индивидуалистский подход М. А. Бакунина. Однако правильным будет утверждать, что и П. А. Кропоткин внес свой вклад в развитие и обоснования тактики политического насилия с точки зрения морали и этики. Справедливым будет утверждать, что востребование идеи революционного насилия на территории России говорит о бедственном положении угнетенных народных масс, об отсутствии диалога между властью и нуждающимися. Такое положение, такой социальный разрыв приводит к тому, что терроризм, рассматривается массами, как способ заявить о себе и даже, может быть, восстановить отнятую властью справедливость. Таким образом, бесчеловечный террористический акт приобретает морально-нравственную окраску.

Библиографический список

1. Бакунин М. А. Избранные сочинения В 5 т. Т. 3 / с пред. Дж. Гильома. М. : Голос труда, 1920. – 217 с. – Москва, 1920. — 216 с.
2. Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX — начало XX в.). — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) , 2000. — 399с.
3. Кривенький В. В. Анархистское движение в России в первой четверти XX века: теория, организация, практика. — М.: РОССПЭН, 2018. — 430 с.
4. Менделеев А. Г. Печать русских анархистов. — М.: 2015. — 247 с.
5. Пирумова Н. М. Бакунин. — М.: ЖЗЛ, 1970. — 432 с.
6. Рябов П. В. Краткий очерк истории анархизма // Электрон. дан. Режим доступа URL: https://ru.theanarchistlibrary.org/library/petr-ryabov-kratkij-ocherk-istorii-anarhizma (дата обращения: 20.05.2020)
7. Смирнова В.К. «Пропаганда действием» в теории и практики российского анархизма рубежа XIX – XX вв. /В.К. Смирнова// Вестник таганрогского государственного педагогического института. — 2014. — № 2.- С. 350-355.
8. Талеров П.И. Классики русского анархизма за и против насилия /П.И. Талеров// ACTA ERUDITORUM. — 216. — № 21. — С. 85-90.